Отец Никандр был простец. Человек из той среды, о которых говорят: «от сохи». Мир для него был устроен просто. Не имея лукавства и лжи, он на всё смотрел правдивыми глазами. Солнце светит – потому греет, начальство поставлено – потому надо его слушать.

Жизнь его была трагична. Из крестьянской семьи он поступил послушником Кирилло-Белозерского монастыря, где после нескольких лет испытаний был пострижен в монахи. «Я тогда только первое послушание получил, сразу после пострига, – говорил отец Никандр, – как приехали закрывать монастырь. Мое послушание было уход за старым иеромонахом».

Ночью всех игуменов и иеромонахов загрузили в бортовые машины, лежачих стариков передавали на руках, заперли борта и увезли в неизвестном направлении. Монахи плакали, прощались друг с другом, с монастырем. Никандр вслед за своим поднятым старцем тоже было залез в кузов, но его стащили и сказали, чтоб убирался и не лез. Больше Никандр из братии никогда никого не видел.

Монастырь опустел в одночасье. Перед храмом во мраке ночи ошарашенно ходило около десяти послушников и двое-трое молодых монахов. Растерянно они разбрелись по кельям.

Так жили еще почти неделю. Потом приехало из области начальство и объяснило, что религии больше не будет, монахов тоже, монастыри все закрыты, в храмы ходить запрещено, попов всех посажали в тюрьмы, теперь всё будет по справедливости и без обмана. «А вы – парни молодые, женитесь, заводите детей, мы вам поможем устроиться на работу».

Стал Никандр рабочим. Жениться не хотел, но начальство говорило: «Надо!» Года через четыре уступил, стал жить «с женой по закону», то есть раcписанный в ЗАГСе. Родилась дочь. Лет через пять довелось ему «по работе» поехать в Ярославль; глядь – а там церковь стоит, не закрытая, служит, и батюшка есть. «Значит, есть монастыри, – подумал Никандр. – Даже если нет, то перееду поближе к церкви». И переехал.

Дочь пошла в школу. «Жена» всегда работала. Никандр сам стал воспитывать дитя, учил шить, варить, водил в храм на причастие. Только вот не хотела она в храм идти: уж больно длинные там службы. Он взял ее да постегал, а она всё рассказала учительнице.

Жена не была против, когда ребенка забирали: «Всё равно ее кормить нечем, а государство еще лучше ее воспитает».

Остались Никандр с женой вдвоем. Тяжела ему была «семейная жизнь». «Жена» о Боге слышать не хотела.
Встретил Никандр старого священника, рассказал о своем горьком житии. Тот посоветовал ему нести подвиг. Вот и начал Никандр подвизаться. У него был крохотный домик в Берендеево. Он сделал под ним землянку, выкопал от нее в сторону нору-лежанку в виде буквы «г» и стал так жить. Спал он изогнутый буквой «г», не имея возможности повернуться на другой бок. Эта лежанка-нора была очень узкой. Мой отец знал о ней и даже залезал, чтобы попробовать, как Никандр спит. Говорил, что не только тесно, но и страшно, потому что, забравшись туда, ты потом с трудом вылезаешь. Темно и сыро, «как в гробу». Да и потом постоянный страх, а вдруг земля обвалится.

Он часто приезжал к нам в село на службу. Отец или мама всегда его оставляли погостить. Когда угощали, он ничего не ел. Только пил чай, который привозил с собой. У него был такой специальный чайный набор, какие делали в дореволюционной России. Это серебряная коробочка, в ней отдел для рассыпного чая, отдел для сахара, ложечка, ситечко и порция-мера для заварки. «Благодарю, матушка, – говорил он маме, – вот разве чайку».

Заваривал он всегда сам и пил с сахаром «в прикуску». Всегда сокрушался о своем житии. Однажды со слезами начал рассказывать, что вот если бы теперь начать жить сначала, он бы больше начальство не слушал, да и лучше бы его вместе с братией сослали или расстреляли. «Что скажете, матушка?» – спрашивал он мою маму. Она его утешала, знала, что он постник и подвижник.

В это время под столом, за которым сидел гость, играл маленький ребенок, он только начинал говорить первые слова. Мама испытывала какую-то растерянность, ей хотелось утешить гостя, но как? Она не могла подобрать слов. Вдруг в этой наступившей тишине под столом отчетливо прозвучали слова ребенка: «У Господа на всех милости хватит, и каждый идет своим путем подвига пред Богом».

Никандр поднял палец вверх и сказал: «Слышите, матушка? Да не прогневим мы больше Господа».

Одолев грамоту, он много читал. Это были редкие в те годы душеспасительные книги. Каждый день он прочитывал Евангелие. За прошедшие годы он стал знать его на память. В наше село он приходил пешком. Напрямую из Берендеева, где он жил, было 35 километров. Бывало, после праздничной службы собираются люди домой, все попутчики просят Никандра взять их с собой. Прямого транспорта в ту сторону не было. Отправлялись от храма, перекрестясь, и начинал отец Никандр читать Евангелие. Так идет не спеша группа старушек, а в середине седовласый старец вполголоса наизусть читает Святое Евангелие. Впереди деревни Рушеново, Щербинино, село Алексино. Так постепенно группа уменьшается, каждый идет до своего дома. А последний отец Никандр, ему идти дальше всех.

Конец его был праведным. Как-то заболев, он некоторое время в храм прийти не мог. От Берендеева до села Вашка, где служил мой отец, проехать можно было только окольным путем, преодолев при этом километров пятьдесят. Как раз в это время, когда отец Никандр болел, отца перевели на другой приход в Рыбинск. Никандр об этом ничего не знал. Будучи больным, он заставил себя приехать на пасхальную службу. В это время в храме служил уже другой священник.

Вашкинский храм весьма большой. Построенный в конце XVIII века по проекту Растрелли в маленьком селе числом всего в семь домов, по площади он превосходит Успенский собор Троице-Сергиевой Лавры. В нем четыре придела, скорее не придела, а четыре самостоятельных храма, кроме главного – летнего. Служба на Пасху совершалась в Воскресенском приделе, к которому примыкал придел архангела Михаила.

Уже из Рыбинска, вскоре после Пасхи, наша мама с детьми приехала в Троице-Сергиеву Лавру и здесь, напротив ворот, мы встретили отца Никандра, как раз за неделю до его смерти. «Ой, матушка, – сказал он, – благодать-то какая, ведь на эту Пасху у вас на Вашке два священника служило. Холодно было, меня всё знобит, прихожу я, а там новый священник и народу много. А потом гляжу, а в соседнем Архангельском приделе тоже служба. Я встал в самый перёд. Служил там ваш отец Владимир, радостный такой, потом подошел ко мне, весь в белом, дал мне вот это яйцо, – достав его, Никандр показал маме, – и сказал: “Христос воскресе, отец Никандр! Ты скоро помрёшь, больше мы с тобой в этой жизни не увидимся!” А я ему: “Воистину воскресе!” Он повернулся молча, прочь ушел в алтарь. А после службы мне с ним поговорить-то не довелось, ведь я на первый автобус побежал. Что-то, матушка, он как чудно сказал-то… Я ведь в Лавру приехал по его страшному слову, поговел, хоть и Пасха, исповедался, а сейчас от причастия. Всех простил, может, и меня Господь простит!»

Не знал отец Никандр, что в пасхальную ночь мой отец протоиерей Владимир Недосекин служил Божественную Литургию за двести километров от нашего села в храме святого великомученика Георгия, города Рыбинска Ярославской епархии.

Через неделю отец Никандр скончался.

Источник с изменениями и правкой редакции: http://www.pravoslavie.ru/authors/983.htm