Каков бывает принявший таинства и тщанием к себе сохранивший благодать, полученную от таинств (продолжение)

Перейдем же к самому совершенному и чистому удовольствию. И так как живущий в Боге любит Его больше всего и радуется радостью, соответствующей сей любви, то нужно много тщательнее осмотреть, какова она, и в каком отношении к имеющим ее. И во-первых, не себя самого поставляет он причиной радости, и не потому приятен ему Бог, что благ для него. Ибо сие свойственно не тому, кто истинно любит самого Бога, но кто более любит себя самого, и в том что делает, на себя самого смотрит как на цель. Какое добро в человеке, если он не любит истинно своего благодетеля? Какая в нем правда, если высшему из вожделенных отделяет он меньшую меру любви? Какая в нем мудрость, если что-либо полагает он далее последнего конца? Поелику же ему следует быть и добрым, и справедливым, и мудрым, то следует и любить Бога, и радоваться о Нем самым лучшим образом, потому и радости следует быть и постоянной, и твердой, притом же превыше естественной и удивительной. Постоянно, потому что часто соприкасается с тем, что принадлежит любимому, то имеет всегда, тем пользуется по телу, и о том размышляет, и тем живет, и существует, и действует, во всем, что имеет и чем бывает. Ибо знает все дела Божии, все они постоянно перед ним, почему все для него сохраняет напоминание о Нем, все соблюдает любовь неугасимую, все утешает, и сам он не оставляет Его, и не перестает сопребывать с Ним, и нет возможности отнять радость сию. Ибо мы радуемся не тогда только, когда живем вместе с любимыми, но и о делах их, и о всем, что каким-либо образом имеет общее с ними. Подлинно, и в том, что свойственно им самим, есть некоторая великая радость, и очень может она утешать сама по себе, и тверда она. Ибо не может радующийся отказаться от нее, сопребывая с таковым удовольствием, и не может прекратиться радостное, будучи само по себе радостным. Ибо он ничего не будет требовать от страсти, не солжет самому себе, будучи одержим таким удовольствием, о котором и говорить неудобно, и выше оно природы слова, и убегает от самого слова, но радостное существует и не должно бояться за него, ни подозревать перемены его, и ни тени изменения его. Величие же удовольствия может уразуметь тот, кто взирает на самое радостное, ибо надлежит, чтобы радость соответствовала величию приятного. Ибо как ничто не может превзойти Его, так и для людей ничто не может быть подобно радости о Нем, когда и сила желания соответствует любимому. Ибо и желаемое не так велико и желающее не так худо, чтобы не быть достаточно для такого богатства благодати, но оно существует для сей беспредельности и приготовлено к ней. Ибо хотя и определяют, что оно соразмерно с природой, но мы видим, что ничто из сотворенного не соответствует ему, но все меньше его, и стремится оно далее всех, какие бы то ни были блага, хотя бы все в совокупности, и, взирая на вечно существующее, желает не настоящего, и желание сие ничем более не насыщается, и не чувствует в полноте, и сила радости в душе никогда вполне не действует. Откуда ясно, что желающая сила ограничивается сим, но приготовлена к беспредельному благу, и что природа имеет предел, а действование и стремление не имеет никакого предела, как и вообще знаем, что вся жизнь души не имеет конца в сотворенном. А причина та, что Бог и жизнь души, и радость, и все наше приспособил к Самому себе, и душа затем бессмертна, чтобы по смерти мы соблаженствовали с Ним, и не знает предела, чтобы в Нем одном могли мы радоваться всецелым удовольствием. Когда же соединится и то, и другое, и беспредельное благо, которому нет границы, и исполнение предельного желания, какое еще возможно удовольствие? Но и такого избытка не знает никто, ибо не получает того, чего пожелал бы. Ибо настолько радуется, насколько может получить, и насколько лишается, настолько теряет удовольствие, теперь же радуется по причине всего блаженства Божия, и поелику все познает в Боге, все и доставляет ему удовольствие, ибо желает не себя самого, но Его. Ибо как жизнь имеет он не для себя самого, так и желание не для собственного блага, но имея его направленным к Нему, и радуется он о божественных благах, не потому, что сам наслаждается ими, но потому, что присутствует в них Бог, и считает себя блаженным не в том, что получил сам, но во всем, чего желает. И оставляет он себя самого, а к Богу идет всем желанием, и забывает о своем убожестве, желает же оного богатства, и на первое смотрит как на чуждую участь, другое же считает как бы собственным стяжанием. И не думает, что он несчастен по причине первого, но признает себя богатым и блаженным по причине другого. Ибо сила любви усвояет любящим то, что свойственно любимым, ибо сила хотения и желания святых вся устремлена к Богу, и Его одного они почитают собственным благом, и ни тело не может утешать их, ни душа, ни блага души, ни иное что-либо сродное и свойственное природе, потому что ничто из них само по себе не составляет предмета их любви, но как однажды уже отрешившиеся от самих себя, и в иное место перенесшие жизнь и все желание, они уже не знают самих себя. И в сем нет ничего невероятного, ибо и любовь к людям убеждает презирать стяжания и тела, и не видишь ли, что страстно любящие не благоденствуют, хотя бы они чувствовали здоровье, когда увидят больными любимых ими, не отвращаются и болящих, по причине их немощи, хотя лучше их имеют тела, и многие из любящих, будучи отвергнуты, с удовольствием умирают, предпочитая лучше предать тела, чем видеть себя презираемыми. А любовь к Богу настолько выше любви к людям, насколько выше качества любимого. И так что же остается такого, чем могли бы мы пожертвовать для Него, или что больше дадим Ему, если одержимый любовью не презрит и самую душу? А истинно презирает душу не тот, кто умерщвляет тело, но кто предает ее саму и ее блага; предает же как развратный, продавая всего себя за удовольствия тела, так любящий Бога всю деятельность и желание перенося на Бога, и ничего не оставляя душе. Ибо хотя и говорит он о том, какое имеет благосостояние, но не о том, чтобы искать свою душу и ее блага, но о том, чтобы любить Бога и заботиться о заповедях Его, как бы сохранить их. Как и говоря об орудии, по причине дела, о клещах по причине повозки, мы желаем не клещей, но повозки. И как бывает сие – это ясно. Ибо что иное располагает душу прилепиться и весьма любить? Не иное что, как желание существовать. А желаем мы существовать для того, чтобы хорошо существовать, ибо не желает существования тот, кому тяжко, и многие потому убивают самих себя, и Спаситель сказал: «хорошо было бы ему, если бы не родился он» (Мф.26:24). Поелику же существовать хорошо невозможно иначе, как любя Бога, ясно, что мы по природе существуем затем, чтобы любить Бога, когда любим самую душу. Многие же, не зная, откуда для них благобытие, имеют любовь к другому, и погрешая в цели стремления, часто берутся за то, отчего становятся худшими, и душу не уважают, в чем должно, и не презирают по сообразности. Ревностные же, расположившие себя к Богу, как знающие, где искать бытия и как пользоваться самими собой, одного виновника любви полагают Бога, одного Его любят ради Него самого, и ради Него любят душу, и бытие, и все иное, и таким образом любя душу, на самом деле любят не ее, но Того, ради Которого любят ее. Если же любим душу, как нечто собственное, то Спаситель собственнее нам и самой души нашей, и те, кои на сие только обращают внимание в продолжение своей жизни, знают, что Спаситель со всеми ними соединен сродством, и что ради Него только им приятны и сродны и душа и самое бытие. Хотя бы и старался кто о себе самом, но потому входит в раздор с собой, и не получит тишины, что не обрел Бога. Сверх сего правые судьи вещей, каковыми надлежит считать живущих во Христе, не отличают Бога от свойственного Ему. А это бывает, когда совершенное благо любим несовершенной любовью, несовершенно же любим тогда, когда любим и что-либо иное, разделяя любовь. Посему и закон говорит: «всею душою и всем помыслом возлюбиши Бога твоего» (Втор.6:5). И так, поелику стремясь к Нему, на Него обращают всю любовь, и никакой частицы дружбы не оставляют ни другим, ни себе самим, то и от самих себя и от всех удаляются своей волей. Ибо любовь соединяет все. Таким образом к Богу одному повсюду устремляя себя, Им одним живут. Его одного любят, о Нем одном радуются. А когда мы желаем, и сожительствуем, и радуемся о свойственном нам самим, сие бывает не потому, что оно наше, но потому, что любим его, хотя бы оно было и не наше, так как собственность не может сама по себе сблизить нас с ней, или побудить радоваться о ней. Ибо многое из нашего печалит нас, и даже в нас самих есть то, за что мы укоряем себя, а некоторые, очевидно, ненавидят себя и желают убежать от себя, и умерщвляют себя. Есть и такие, которые были дерзки и умирали прежде времени, мечом или удавлением приняли себе насильственную смерть. Откуда ясно, что в отношении ко всем, с которыми мы живем и о которых радуемся, и в отношении к душе, и к собственности нашей, и к нам самим любовь производит и сожительство и радость. Итак, если кто желает благ другого и любит их не меньше, чем свои, тому необходимо и сообразоваться волей, и сорадоваться другим в их благах более, чем самому себе в своих. Посему любящему Бога, когда еще природа не преложилась и не переменилась в божественное, так чтобы оно пребывало в самой природе его, когда желание и любовь перенесены от своего к Богу, ничто не препятствует иметь совершенную радость о Нем, как будто бы он и переменился уже. Ибо хотя природу имеет еще человеческую, и по естеству не соединяется с божественным, как со своим собственным, но все желание свое имеет уже там, и оно так существенно, чтобы можно было радоваться истинно, и такую имеет силу в нас, чтобы удержать оное удовольствие. И как любящий себя самого радуется, помышляя о находящемся у него благе, так любящие одного только Бога, от Его благ получают себе удовольствие, и Его богатством хвалятся, и Его славой величаются и увенчиваются, когда поклоняются Ему, и заслуживают уважение, когда удивляются Ему. И живущие для самих себя, хотя бы об истинных радовались благах, не получат чистого удовольствия, но как радуются о благе присущем, так нужно им скорбеть и о благе отсутствующем, или о зле присущем, а у тех, кои в Боге положили жизнь свою, удовольствие чисто, а печали нет никакой, так как первое производится многим, а огорчающего нет ничего. Ибо в Боге, которым живут они, нет ничего неприятного, ни в отношении к настоящему нет у них никакого чувства, которое бы могло опечалить, ибо искать своего не позволяет им закон совершенной любви, «ибо не ищет, – сказано, – своих си» (1Кор.13:5). Но и любящих, так как блажен любимый, необыкновенна и сверхъестественна страсть, земля и прах применяются в собственное Богу и становятся ближними Его, подобно тому, как если бы люди бедные и несчастные, вторгнувшись в дом царский, вдруг освободились от сопутствующего им убожества и облеклись всей тамошней светлостью. Потому, думаю, и нуждницами называются они и восхищающими царствие, что не дожидаются тех, кои бы дали им, и не обращают внимания на тех, кои бы избрали их, но самовластно берутся за престол, и по собственному решению облачаются диадимой. Ибо, хотя и получают они, но не в этом поставляют свое благополучие, и не в том имеют удовольствие, но в любимом познали царство, и радуются не потому, что Он сообщает им блага, но что сам Он в благе, а его имеют они сами по себе и по собственному благорассуждению, так что, если бы не было у них ничего общего с царством, и возлюбленный не сделал бы их участниками блаженства, тем не менее, они и блаженствовали бы, и царствовали, и увенчались, и наслаждались оным царством. Почему справедливо ради сего называются они восхищающими и нуждницами божественных благ, втесняя самих себя в наслаждения их. Сии суть ненавидящие и погубившие души, и вместо их принявшие в себя Владыку душ.

Что же может быть выше и прочнее сей радости! Ибо для тех, кои радуются о самих себе, потерять радостное не есть дело непредвиденное, ибо ни в чем настоящем нет блага незыблемого, почему не столько радуются о том, чем наслаждаются, сколько огорчаются тем, о чем опасаются в отношении к богатству. А у сих и сокровище благ неприкосновенно, и удовольствие не смешано с печалью, и нет никакого опасения по причине постоянства и твердости дела. Одни и сами основательно опасаются за радость, как бы она не довела их до превозношения, когда будут очень обращать внимание на самих себя (что всего более пресекает удовольствие), а других не беспокоит ничто подобное, ибо они не обращаются к самим себе, так как в Боге полагают свою силу, Им хвалятся, и вообще они не так торжествуют как те, и радуются не так, как свойственно радоваться людям, но плодоприносят сверхъестественное некоторое и божественное удовольствие. Ибо, если бы кто переменил жилище на жилище, худшее на лучшее, и удовольствие получил бы вместо удовольствия, – вместо того, которым утешался, живя в первом жилище, другое, каким свойственно утешаться пользующемуся другим жилищем, подобно тому, как если бы по какому искусству произошло лучшее тело, то отбросив настоящее, оставил бы и радость о нем, и настолько более стал бы радоваться, насколько лучшим пользуется телом. Итак, как человек, отвергнув не только тело и жилище, но и себя самого, идет к Богу, который заменяет для него и тело, и душу, и собственность, и друзей, и все, то необходимо, чтобы удовольствие превосходило всякое человеческое удовольствие, необходимо получить такое удовольствие, которое было бы сообразно с божественным блаженством и соответствовало такой перемене. Посему и говорится, что они радуются радостью Христовой, ибо о чем радуется Он, таковую же и им дарует радость; ибо радуется о себе самом; а когда могущее увеселить есть одно и тоже, следует, что и удовольствие одно и то же, и о сем не догадываться только и рассуждать можно, но основательно знавать сие, по ясному слову Спасителя. Ибо когда полагал Он законы о любви, и убеждал учеников до конца сохранять неизменную любовь к Нему, сказал им: «сия глаголах вам, да радость моя в вас пребудет, и радость ваша исполнится» (Ин.15:11). Для того, – сказано, – повелеваю любить, чтобы когда любовь сделается всеобщим для вас, вы имели совершенно одно и тоже со Мной удовольствие о Мне и Моем. «Ибо умросте, – сказано, – и живот ваш сокровен со Христом в Бозе»(Кол.3:3), равно и радость, и все иное, и человеческого в них нет ничего. И все сие изъясняя в кратких словах, блаженный Павел говорит: «несте свои, куплена бо есте ценою» (1Кор.6:19–20), а проданный взирает не на себя самого, но на купившего его, и живет по его воле. Но работающий людям только телом одним обязан жить по воле господина, а своей волей и разумом он свободен пользовать всем, чем хочет, а кого купил Христос, невозможно, чтобы сей оставался своим. И так как никто из людей не покупает целого человека, и нет такой цены, за которую можно бы было получить душу человеческую, то никто не выкупал человека и не порабощал его, кроме тела, а Спаситель купил всего человека. Потому и люди за раба отдают только деньги, а Он принес Самого себя, и тело предал и душу за свободу нашу, и одно предал смерти, другая оставила собственное тело, одно страдало, подвергаясь ранам, другая скорбела не только в то время, когда убивали тело, но и прежде ран; «прискорбна есть, – сказано, – душа моя до смерти» (Мф.26:38). И таким образом предав всего себя Он купил всего человека, следственно, купил и желание, и преимущественно его. Ибо всего прочего Он был владыка и владел всей природой нашей, а в чем мы можем убежать рабства, – это желание, и чтобы купить его, Он соделал все. Ибо потому, что искал воли, не сделал Он Ничего насильственного, не похитил, но купил. Почему никто из купленных, пользуясь хотением для себя самого, не может поступать справедливо, но будет несправедлив в отношении к Купившему, лишая его имущества. Повредит же и себе самому тот, кто желает себя самого и о своем радуется. И так следует, что никто из благих и праведных не любит себя самого, а только Купившего его, потому необходимо, чтобы некоторые из них, если не все, были купленными, ибо какая сообразность, чтобы напрасна была страшная оная купля? Любящим же Его одного следует наслаждаться удовольствием, свободным от всякого огорчения, потому что любимый ничего не делает против их желания, притом удовольствием самым высшим и сверхъестественным и божественным, потому что здесь они истощают всю силу радости, и потому что приятное для них превосходит весь избыток благодеяний. И в самом деле, как рабу людей необходимо печалиться, так рабу Христа необходимо радоваться. Ибо первый достигает не своей радости, а радости купившего его, притом последуя человеку, подверженному скорбям, печали и трудам, а сей отчего получит скорбь, когда руководит им истинная радость? Ибо там заплативший деньги за раба не с тем заплатил их, чтобы делать добро купленному, но чтобы самому получать выгоду, пользуясь по крайней мере трудами его; почему раб, как купленный для пользы приобретших, пока он подвергается трудам, чтобы доставить им удовольствия, сам подвергается непрерывным скорбям. А здесь напротив; ибо все сделано для благополучия рабов, и выкуп дал Он не для того, чтобы Самому наслаждаться чем-либо из принадлежащего искупленным, но чтобы свое сделать собственностью их, и прибылью рабов служит сам Владыка и труды Владыки, и сам купивший воспринял всего купленного. Посему тем, которые не отвергли сего рабства, но приняли Его узы, лучшие всякой свободы, необходимо радоваться, так как они убожество переменили на богатство и узилище на царство, и самое крайнее бесчестие на самую высшую славу. Ибо что владыкам людей возможно по законам делать в отношении к рабам, сие по человеколюбию Владыки дозволено рабам в отношении к общему владыке. Ибо оных закон поставляет владыками рабов и принадлежащего рабам, чтобы не убежали от господства и не оставили рабства, а сии будут обладать своим Владыкой и наследуют принадлежащее Ему, только полюбили иго Его и примирились с покупкой. И сие заповедовал Павел, говоря: «радуйтеся ... о Господе» (Флп.4:4), указывая на купленного Господом, и Спаситель, еще яснее обозначая нам причину радости, именует благим рабом приобщившегося Его радости, а себя господином; «вниди, – говоря, – «рабе благий в радость Господа Бога твоего»(Мф.25:21, 23), оставаясь рабом, и не уничтожив записи купли, взойди в радость приобретшего тебя. Ибо возможна одна и та же радость не потому только, что один и тот же предмет радости, но и потому, что один и тот же образ благомыслия. Ибо как Он не себе самому угождал, но для рабов жил, и умер, и родился вначале; и восшедши к себе, и восседя на престоле Отчем, восседит там для нас и по веки ходатайствует перед Ним за нас, так и из рабов, владыкой коих был, прежде нежели были их души, только те любят Его одного, кои не обращают внимания на самих себя. Таков был Иоанн, и когда с явлением Его потерял он почет, не только не огорчился, но сам возвещал и указывал Его незнающим, и для него не было ничего приятнее оного языка, от которого пришлось ему получить умаление славы, и он удовольствовался тем, чтобы на Него обратить взоры, и о Нем убеждать весь народ, и к Нему обратить помыслы всех, как помыслы невесты к жениху, а самому быть довольну, если, стоя, услышит голос Его, и наградою за все свое старание получить голос возлюбленнаго (Ин.3:29, 30). А Павел, желая Его славы, не только презрел, но даже предал самого себя: ибо и в геенну ввергал себя ради Него, и просил страданий, и был как бы поношением, и поелику сильно любил Его, то желал быть отлученным от Того, Которого возлюбил, и кажется, что оная любовь не только сожигала его сильнее геенны, но была могущественнее самой радости сопребывания с возлюбленным. Ибо, как согласился он пренебречь сею радостью, так удобно мог презреть геенну, хотя имел уже ясные доказательства красоты Господа и вкусил уже Его, но поелику сопребывать, и сожительствовать, и соцарствовать с Ним было и его собственным благополучием, а он не искал своего ради Его славы, то готов был оставить и сие. И так и желая, он желал не для себя, а для Него, и чего нужно было избегать, избегал ради Него. И если единого вожделенного не желать для себя самого, чего оставалось ему желать из всего прочего? Ибо, если ради Кого все делал, все переносил, Кого искал, не на себя самого взирая, не для того, чтобы наслаждаться самому, тем менее мог искать прочего, что презирал. Почему ясно, что, всецело убегая от самого себя, и отрицаясь от всей воли своей, был деятелен только в отношении ко Христу. Поелику же нет в Нем ничего отталкивающего, ничего противного желанию, следует, что достойно удивления то удовольствие, в котором он сопребывал Ему и сожительствовал с Ним, а неприятности никакой не было в душе оной. Ибо хотя и было то, о чем он болезновал и беспокоился, но печальное не преодолевало удовольствия, и ничто не могло отнять его, потому что и вид огорчения сего полон был радости; ибо печаль была плодом любви и величия души, и в сердце его не входило ничего горестного, или тяжкого, или слабодушного. Ибо, что он радовался постоянно, сие ясно из того, что и других убеждал он радоваться постоянно, ибо говорит: «радуйтеся всегда о Господе, и паки реку радуйтеся» (Флп.4:4), и, конечно, не предложил бы другим того, чего сам не показал прежде на самом деле.

Такова жизнь святых и столь блаженна даже ныне, когда они упованием и верой получают блаженство, а когда они разрешатся, – оно будет настолько лучше, насколько действительное совершеннее упования, и чистое созерцание Благого – совершеннее веры, насколько совершеннее сей жизни сущий у Бога дух сыноположения, откуда совершенная любовь, по которой блаженна и жизнь. Ибо сей дух даровал принимать таинства Христовы, «принявшим же его даде, – сказано, – область чадом Божиим быти» (Ин.1:12), а любовь чад совершенна, от нее далек всякий страх. Ибо истинно любящему невозможно бояться ни лишения наград, ни ран, ибо одно свойственно наемникам, другое рабам, а так совершенно любить свойственно одним сынам. И таким образом благодать в души приемлющих таинства влагает истинную любовь. А что она производит в них и какую доставляет опытность, сие знают наученные; можно же сказать вообще, что она влагает ощущение божественных благ и вкусившим многое подает надежду на большее, и от настоящего влагает твердое упование на не открывшееся еще. А наше дело сохранить любовь, ибо недостаточно только возлюбить и получить расположение, но должно и сохранить его, и к огню прилагать вещество, чтобы поддерживать его. Ибо это значит пребывать в любви, в чем все блаженство, пребывать в Боге и Его иметь пребывающим в себе; «ибо пребываяй в любви, – сказано, – в Бозе пребывает, и Бог в нем пребывает» (1Ин.4:16), а сие бывает, и имеем мы любовь, вкорененную в сердце, когда достигаем сего посредством заповедей и сохраняем законы возлюбленного. Ибо душа действиями располагается к тому или другому навыку, судя по тому, будут ли они иметь доброту, или зло, как и из художеств те усвояем и тем научаемся, к которым приучаемся действованием. А законы Бога, положенные касательно человеческих действий и определяющие их, и направляющие к Нему одному, влагают в исполняющих соответственный сему навык, т. е. желать угодного законодателю, и Ему одному покорить всю волю, и кроме Него не желать ничего, а это значит уметь истинно любить Его одного. И посему сказал Спаситель: «аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей» (Ин.15:10). А плод таковой любви есть блаженная жизнь, ибо, отовсюду собирая желание и отвлекая его от всего прочего, и самого желающего сосредоточивает на одном Христе, а все наше следует за желанием, и куда влечет оно, туда направляются и побуждения тела, и движение помысла, и всякое деяние, и все человеческое; словом, желание управляет и увлекает все в нас, и когда обуздывается оно, все бывает связано, и владеющий им имеет вполне здравый разум. Потому, в ком воля всецело направлена ко Христу и к Нему одному устремлена, и все чего желают, что любят, и чего ищут – есть Он один, у тех все бытие и жизнь в Нем, потому и самое хотение не может жить и быть действенным, когда не пребывает во Христе, которому, что все благо в Нем, как и глаз не мог бы исполнять своего назначения, если бы не пользовался светом. Ибо в нем один свет только производит зрение, и только одно благое составляет то, в отношении к чему может действовать хотение. Посему так как раздатель всех благ Он, то если не всю волю устремим к Нему, но несколько хотения будет направлено к чему-либо вне сего сокровища, оно останется недейственным и мертвым. Аще кто во Мне не пребудет, – говорит Он, – извержется вон, якоже розга, и изсышет: «и собирают ю и во огнь влагают, и сгарает» (Ин.15:6). Потому и подражать Христу и жить по Нему, значит жить во Христе, и это дело воли, когда она послушна велениям Божиим. Ибо как Он из своих хотений человеческое покорил Божескому, и чтобы научить сему и оставить нам образец правой жизни, Он не просил смерти за мир, хотя и надлежало Ему умереть, пока еще не пришло время, даже молился об отвращении ее, показывая, что не Сам собой избрал, отчего удерживался, но, как сказал Павел, будучи послушлив, вошел на крест, не как имеющий одно только или одно из двух хотение, но согласие двух хотений. Таким образом, из всего ясно открывается, что блаженная жизнь состоит в совершенстве хотения. Говорю же я в отношении к настоящему времени. Поелику человек имеет две главных силы: ум и волю, – то дабы быть ему всецело блаженным в будущности, необходимо, чтобы он обоими силами приблизился к Богу и соединился с Ним, умом чисто созерцал Его, волей совершенно любя Его. Но никому из живущих в тленном теле невозможно быть блаженным в том и другом отношении, но таковых людей приемлет только та жизнь, которая свободна от тления, а в настоящей жизни по отношению к воле блаженные совершенны в божественном, а по действованию умом никак не могут быть совершенны, любовь можно найти у них совершенную, а чистого созерцания Бога нельзя найти. Ибо хотя и во время жизни в теле присуща им будущая жизнь, и они имеют уже опыты наград, но не постоянно, не беспрерывно, не совершенно, так как жизнь не дозволяет сего, и посему упованием радуемся, говорит Павел, и «верою бо ходим, а не видением», и отчасти познаем (2Кор.5:7), и хотя он видел Христа, но не постоянно пребывал в сем созерцании. Ибо он всегда только предрекал о том, что узрит он будущее, и сие показал сам, когда, сказав об оном пришествии, прибавил: и так всегда с Господом будем. Посему если кто, будучи в теле, живет во Христе, и может, как говорит Павел, здесь получить вечную жизнь, он имеет ее в воле, посредством любви достигая неизреченной радости, тогда как чистое созерцание ума соблюдается для будущего, а к любви руководит вера. Указывая на сие, блаженный Пётр говорит: «на него же ныне не зряще, верующе же, радуетеся радостию неизглаголанною и прославленною» (1Пет.1:8).

В сей любви и радости состоит блаженная жизнь, а сама жизнь, с одной стороны, сокрыта, по слову Павла, «ибо живот наш, – говорит он, – сокровен есть» (Кол.3:3), с другой обнаруживается, и как сказал Господь: «дух идеже хощет дышет, и глас его слышиши, но не веси, откуду приходит и камо идет, тако есть всяк рожденный от Духа» (Ин.3:8). Ибо в отношении к тому, как приходит благодать для рождения и образования ее, что такое сама благодать, и каким способом, образует, – жизнь сия сокровенна; а обнаруживается в заслугах живущих, в неизреченной любви к Богу и радости о Нем. Сие явно само по себе и указывает на сокровенную благодать, во-первых, по тому, что это есть плод благодати; «плод, – сказано, – духовный есть любы, радость» (Гал.5:22), а от плода познается древо; далее потому, что дух свидетельствует о благодати сыноположения, а любовь о самом сродстве их, и что они суть сыны Божий, не имеющие ничего наемнического, ни рабского. Таким же образом и Соломон нашел мать живого младенца, и знаком способным открыть ее признал сильную любовь к рожденному, почему нет ничего несообразного и чад живого Бога узнать по сему свидетельству. Ибо как оную мать, так как она не имела ничего общего с умершим младенцем, ясно указала любовь к живому и попечение о нем, так и в сих благоговение перед живым Богом и любовь к Нему служат очевидным указанием того, что они не мертвых имеют отцов, которых Спаситель так живущим не позволял и погребать: «остави, – сказано, – мертвыя погребсти своя мертвецы» (Мф.8:22). Поелику не той только любовью доказывают свое сыновство, что почитают Бога и любят Его, как Отца, и тем, что любовью уподобляются Ему, потому что они исполнены любви, а Бог любы есть, и они живы по причине любви. Ибо истинно живы те, в коих воспитывается сия прекрасная страсть, как совсем мертвы те, в коих нет ее. Ибо, поелику они сыны, почитают Отца тем, что делают, и живя сами, возвещают живого Бога, которым рождены и неизреченное рождение, уверенные, что обновлением жизни, в котором, по слову Павла, ходят (Рим.6:5), прославляют небесного Отца. Так неизреченно и человеколюбно радуются они, и посему следует, что Бог не есть Бог мертвых, но живых, поелику в них обретает Он собственную славу свою. Почему злым сказал Он: аще Бог ваш есмь аз, где слава Моя? Сие показывая, Давид сказал: «не мертвии восхвалят тя, Господи,... но мы живии» (Пс.113:25–26).

Такова жизнь во Христе, и так сокрывается, и так обнаруживается она светом добрых дел, а это есть любовь. Ибо в ней светлость всякой добродетели, и она, насколько возможно то человеческой ревности, поддерживает жизнь во Христе. Потому не погрешит тот, кто назовет ее самой жизнью, ибо она есть единение с Богом, а это и есть жизнь, как смертью признаем мы удаление от Бога. Посему, говоря о любви и сам Спаситель сказал, «что заповедь его живот вечный есть» (Ин.12:50). «Глаголы, яже аз глаголах вам, дух суть и живот суть» (Ин.6:63), а сущность их есть любовь, «и пребывай в любви, в Бозе пребывает, и Бог в нем» (1Ин.4:16) или что одно и тоже, в жизни пребывает и жизнь в нем, ибо «Аз есмь..., – сказано, – живот» (Ин.11:25). Если же жизнь есть сила, движущая живущее, что движет истинно живых людей, которых Бог есть Бог не мертвых, но Бог живых, как не самая любовь, которая не только увлекает и руководит их, но и легко выводит из самих себя, и таким образом может сделать в них больше всякой жизни, так что она оказывается сильнее жизни? Ибо она убеждает презирать жизнь не только скоротекущую, но и постоянную. Посему что справедливее любви может быть названо жизнью? Притом, что важнее всего сказанного; жизнь есть то, что не позволяет живущему умереть, а это и есть любовь. Ибо, когда все прочее, по слову Павла, упраздняется в будущей жизни, одной любви, которая останется, достаточно будет для жизни оной во Христе Иисусе, Господе нашем, Которому подобает вечная слава. Аминь.