Недавно приходит поразительное письмо от молодого парня. Оно такое
пронзительное. Так могут писать только молодые ребята, исполненные
максимализма. Он мне пишет:
«Андрей Николаевич, вы такой молодец! Ловко так все объясняете,
простыми вещами. Мне нужен простой, ясный ответ. Как мне быть? Я живу в
общежитии, а там с недавних пор стало очень много ребят с Кавказа и они
все какие-то бодрые, не скучающие и наглые. Они занимаются тем, что по
мелкому нас унижают. Собираются группами, бьют кого-то».
Как школьная жизнь. Подавляющее большинство взрослых это уже забыло.
Когда за парнокопытный термин «козел» можно драться до утра, потому что
ты не козел, как минимум. Или когда тебе плюнули на ботинок, ‒ это
означает только одно, что надо драться как минимум 15 минут. И он
говорит:
«Что мне делать? Я даже подрался недавно. Раз, два. Может быть,
мне, как только что-то произошло, ‒ какое-то событие, оброненное слово ‒
сразу бить, а там будь, что будет и мы как-нибудь...?»
Вы знаете, я человек взрослый, ответственный и моменты, когда можно
ляпнуть, а там как-нибудь сами разберутся, ‒ это не по православному.
Когда мы благословляем, что бы то ни было, мы на себя берем грех ошибки.
Если молодой парень ошибется, как я с этим жить буду? Поэтому
ответственность за каждое слово взрослого человека троекратна, когда
вопрос касается мальчишки, для которого нужно найти то единственное
решение, позволяющее ему чувствовать себя русским человеком, который бы
не опозорился. Позор, поверьте, в любом возрасте ‒ это ужасно больно и
долго. Как Ницше говаривал (уж простите, что всуе упоминаю этого
атеиста): «Неважна сила ощущения, важна его продолжительность». Когда
годами люди несут в себе ощущение униженности, им ничего объяснять не
надо. Они знают, что такое плохо.
Так вот я сидел и думал. Нельзя рассматривать какую бы ни было
ситуацию с конца, то есть ‒ вот событие, что с ним делать? Нет. Что
предшествовало? Какова тактическая картина происходящего? Предпосылки?
Контекст явления.
Меня недавно в школу вызвали лекцию детям прочитать. Я как «умная
Маша» думаю: почему бы и нет? Приезжаю. Знаете, кого привели? Полный
актовый зал ‒ детки второго и четвертого класса. Учительница, которая
попросила, сказала: «Андрей Николаевич, они очень вульгарно себя ведут
на переменах и дерутся. Скажите, чтобы они вели себя прилично». Я стою,
глазами хлопаю и думаю: «Господи прости. Дети должны драться, а что я
еще должен сказать?». Я сказал. Я там не лукавил. Все сказал, как есть.
Сказал следующее.
Если ваше сердце подсказывает, что за то, что произошло надо
сражаться, ‒ надо сражаться, невзирая на последствия. Наплевать. Но
только спросите себя: не сладострастие ли это? Не хотели вы этой драки?
Не искали ли вы ее сами? Реакция ли это на чужой грех, либо это ваш
грех, когда вы хотите унизить, оскорбить или позиционировать себя
каким-то образом?
Так вот детство ‒ это самая главная часть нашей жизни, потому что все
остальное ‒ следствие детской жизни. Вы в детстве становитесь тем, кем
вы становитесь. Господин Сухомлинский сказал поразительную вещь: «Все,
что происходит с человеком после 14 лет, не имеет для формирования
личности никакого значения». До 14 лет мы становимся тем, кем мы
становимся. Нас воспитывали милые дамы и это правда. Они продолжают
делать это по сию пору и это правда. Для них любая драка ‒ это событие
вопиющее, это оскорбление человеческого достоинства, это противоправные
действия, это бог знает что и ментов надо вызывать моментально.
Сидят старики на Кавказе. Солнышко припекает, настроение отличное,
ребятишки в футбол играют. Один подзывает: «Нурик, иди сюда. Мне
кажется, что Реман тебя побьет, он поздоровее смотрится». Через 15
секунд перед стариками, греющимися на солнышке, дерутся два пацана.
Потом еще два, потом еще два. Старики делают то же самое, что с ними
делали их дедушки. Они учат мужчин сражаться, не вкладывая в это
никакого политического, идеологического или какого-то другого контекста.
Они считают, что сердцевина, то есть «позвоночник», то есть осевая
линия любого мужчины ‒ это чувство его воинской доблести. А из нас
фантиков лепят.
Мы противоправности какой-то мифической опасаемся. Какая может быть
противоправность, когда два пацана подрались из-за более чем важного
момента? Например, из-за девочки. Это что неважно, по-вашему? Вот сейчас
формируется мужчина, сию секунду. У детей все по-настоящему, абсолютно
все. Предательство, так на всю жизнь. Любовь, так последняя, потому что
она первая. Драться, так в конце умереть кто-то должен. Ни больше и не
меньше. И то, что при этом они ‒ детки, и то, что они выживают и
переживают то, что пережить вроде бы нельзя было при первом взгляде, ‒
это потому, что все по-детски, и мы, идиоты взрослые, считаем, что это
неважно, все это глупости. Они приобретают столь поразительные качества
внутри себя, что ничем другим они никак не воспитываются.
Сейчас можно подумать, что я за то, чтобы у нас в школах бойцовские
клубы были на переменах, чтобы зубы летели, порванные лица... Вовсе нет.
Я за то, чтобы возродилась «Зарница». Непостижимым образом, вдруг,
после того, как я выступил в Государственной Думе (сейчас хвалиться
буду, ой, буду, буду), где был Круглый стол о здоровом образе жизни, я
выдвинул тезис. А зачем мы собираемся в Государственной Думе? Почему
именно здесь? Что сделала Государственная Дума за шесть созывов для
оздоровления нации? Хоть что-нибудь. Где встроенная программа
нравственного, физического и духовного воспитания, которая сквозным
курсом должна проходить через все предметы школьного обучения? Не
отдельным предметом, не факультативом, не кружком. За здоровый образ
жизни, как это было у нас.
Я родом из Советского Союза. Я помню, кто такие пионеры-герои, что
такое «Молодая Гвардия», а из этого я знал, кем я буду, случись война.
Современные дети ничего этого не знают. Они совершают поступки
безнравственные, потому что нравственного воспитания не было. Они
розовощекие, они с компьютером на «ты» ‒ это все, что они умеют.
В школе, в которой я был, я спросил: «Сколько у вас спортивных
кружков, реальных секций?». Спортивное ориентирование ‒
бабушка-старушка, никак остановиться не может. Ей никак не объяснят, что
она это зря делает, и она это Спортивное ориентирование тащит.
Пенсионерка. Потому что она родом из Советского Союза, потому что у нее
было нравственное воспитание и патриотическое. Правда, духовного не
было. Но сейчас-то мы возвращаемся на те орбиты, с которых мы когда-то
сошли и нам до зарезу надо понимать, что наши дети ‒ это правнуки тех
великих отцов. Они выигрывали войны одна за другой, которые составляли
костяк империи, ту титульную нацию, имя которой носит наша страна. Мы ‒
русские, мы в России, если кто забыл. Так вот контактные виды спорта ‒ в
любой школе и мальчик обязан туда ходить.
Несколько лет подряд на наши ежегодные сборы в Рыбаковку приезжает
Ваня. Фамилию называть не будут, чтобы не расстраивать его. Когда я его
первый раз увидел ‒ такая пародия на мальчика спортсмена: пухлый
розовощекий карапуз с толстыми губами, с потухшими глазками, который
даже поясок от кимоно завязывает где-то «под титьками», назовем это так.
Такое «чудовище». Для меня, как человека военного, такой убогий внешний
вид ‒ это как красная тряпочка для бычка. Я вцепился-таки в него. Я
цепляюсь в него третий год. Мне говорят: «А он в этом году вроде как не
поедет». Потом выясняется: мама его воспитывает и она, будучи неглупой
женщиной, очень хочет, чтобы он вырос мужчиной. Не очень получается.
Поэтому она ничего умнее не придумала, как отдать его этой лысой
образине (Андрею Кочергину), чтобы я вложил в его голову хоть что-то, связанное с доблестью и подвигом.
Я ему благодарен совершенно искренне за то, что он находит в
себе силы, понимая, что ему труднее всех на свете и он постоянный объект
моего внимания, приезжать и приезжать. Он-таки приедет в этом году в
Рыбаковку. Я рад, потому что без него, вроде как, и сбор уже не сбор.
Вы знаете, я могу искренне сказать, что что-то меняется. Не так, как я
хотел, предположим. Уж точно не так, как хочет он. Но
последовательность и необратимость процесса говорит о том, что итог
будет достигнут. Степень достижения останется на совести человека,
который этого достигает. Но мы сделаем все, чтобы так было.
Дорогие папы, дорогие мамы! Не делайте из ваших сыновей слюнтяев. Не закатывайте глаза, когда ваш сын пришел с синяком.
Ура, пацан подрался ‒ красавец! Только выясните: за что? Сделайте
свою оценку, социальную, домашнюю. Самый простой и самый действенный
способ воспитания сыновей ‒ это личный пример.
У меня есть сын. Он уже взрослый парень, ему 27 лет. Я воспитывал его
очень просто. Когда он однажды в пятилетнем возрасте пожаловался мне, ‒
это был последний раз, когда он это сделал. Его избил какой-то парень.
Ударил чем-то, машинкой что ли... Я ему объяснил, что я сделаю с ним,
если я услышу, хоть одну жалобу. Через 30-40 секунд я услышал вой
мальчика с улицы, а через минуту прибежала мама его, сообщить мне, что
мой сын ‒ полная отморозь и все остальное. На что у меня возник вопрос:
«А ваш?»
Не надо мне этих историй. Мальчики будут драться все равно и слава
богу, что так. Пока они это делают, я уверен, что из них вырастут
мужчины, а не бабское подобие слюнтяев и тех, простите, педараслей,
которые сидят у компьютеров и жрут чипсы, поливая дерьмом все, что
видят. Так вот это не русские ребята, это все кожзаменитель, который
отродясь назывался дерматином.
Я за спорт, здоровый образ жизни, духовное, нравственное и
патриотическое воспитание, которое выращивает из наших мальчиков воинов.
Если они не будут воинами, к сожалению, мы потеряем нашу страну,
которая пришла к нам не в посылочном ящике, и это не был подарок. Это
то, что передали нам наши героические прадеды и деды. Если мы это все
уроним, нам даже не грош цена ‒ мы позор нации и той истории, которая
пламенеющими буквами горит за нашими спинами. Как мы можем быть другими?
Как мы смеем в таком случае называться великим словом ‒ русские?
Кстати, это прилагательное, единственное из всех людей, живущих на
планете. Мы – русские люди, а немец ‒ остается немцем.
Спаси Господи всех нас.
