В нашем мире — испорченном грехом, глубоко несовершенном — немало есть
страшного и тяжелого. Но, без сомнения, самое страшное — это бояться. А
самое тяжелое — жалеть себя.
Человек боится многого. В том числе и того, что еще не случилось, но
должно. Или — теоретически может. Или — с кем-то бывало. Этот страх
изводит, мучает душу, опустошает ее. И главное — изобличает в полном
отсутствии доверия Богу. Более того — утверждает в этом недоверии. И,
может быть, ничего подобного с человеком не произойдет, а он уже весь
извелся, уже «пережил» все, и нервные клетки безвозвратно потерял, и
волосы седые приобрел. А может, и наоборот. «Чего страшится нечестивый,
то и постигнет его»,— утверждает мудрый Приточник (Притч. 10:24). А в
народе об этом же чуть иначе говорят: «Страх беду притягивает».
Какой смысл бояться, когда нужно просто готовиться — к тем испытаниям,
которые могут нас встретить, к тем скорбям, которым, возможно, суждено
нас постигнуть, к тем опасностям, которыми полна жизнь? Никакого. Страх
тут отнюдь не помощник, а только помеха.
Равно помеха он и тогда, когда случилось что-то, страха на самом деле
достойное. Потому что парализует он волю и помрачает рассудок, когда они
особенно нужны: первая — сильная, второй — ясный и трезвый. В ситуациях
чрезвычайных не до страха должно быть — собраться надо, к Богу ум
возвести, прося помощи и вразумления, и делать, чего обстоятельства
потребуют, без смятения и дрожи. Только так и можно выйти из воды сухим,
не иначе. Паника же по действию своему убийственна. Ведь не просто так
паникеров на войне расстреливали — источник угрозы таким образом
устраняли. По отношению к самому паникеру жестоко, конечно. А вот по
отношению к прочим — гуманно.
Даже если находится человек перед лицом неминуемой смерти — и тогда что
проку в страхе? Он тогда как нож, который тебе вонзили в сердце, а ты в
него вцепился и повернуть пытаешься, еще глубже его в себя погружая. Я
помню, уже давно мне попались как-то снятые чеченскими боевиками кадры,
на которых они казнили русских солдат — просто перерезали горло, как
мясники. Нет — не просто, а со смехом и шутками. И один за другом наши
ребята принимали смерть — молча, без звука, без стона даже. Только один
вдруг отдался до конца ужасу происходящего и закричал: «Да вы что?! Вы
же не всерьез, правда? Ну скажите, что не всерьез!». Его тоже убили, но с
особым цинизмом и особой жестокостью… Кто посмеет его осудить? Никто,
наверное. Особенно из тех, кто смерти в глаза смотрел. Но вот только….
Только когда он впустил в себя это разлагающее душу чувство, отдался ему
до конца, оно одно уничтожило его еще раньше, чем коснулся горла нож,
удесятерило его страдания.
Излишен и вреден страх и после пережитого — страх как воспоминание, как
постоянный возврат к тому, что надо было бы оставить позади и забыть. А
скольких он убивает: превращает в неврастеников, лишает сна, доводит до
инфаркта?
Страх, с которым человек не борется, которому он отдается, превращает
его в жертву, а с этим ощущением трудно, почти невозможно жить. И
умирать — тоже трудно, даже еще трудней. Поэтому я и говорю, что самое
страшное — бояться.
А жалость к себе… Как бы ни было тяжело, пока мы держимся, не поддаемся
малодушию и унынию, мы словно крепость — осажденная, но не взятая
неприятелем. Но стоит начать себя жалеть, и пали главные ворота, и город
наполнился врагами. То же самое ощущение — ты жертва. Тебе плохо, хуже
всех, к тебе несправедлив и более того — враждебен целый мир, никто не
понимает и не любит тебя, никто не сострадает. Все ужасно. Что там
говорит преподобный Исаак о необходимости вспоминать, находясь в
искушении, тех, кому еще хуже? Да нет никого, кому было бы хуже. Может, у
них, у этих людей, и обстоятельства более трудные, и болезни не в
пример тяжелее, и враги пострашней моих, но мука-то душевная моя куда
сильней. А главное — это же внутренние страдания…
Жалость к себе лишает сил, лишает способности здравого рассуждения,
словно в западне удерживает человека. И так же, как и страх, соделывает
чуждым Богу. Потому что и она — то же недоверие к Творцу, доходящее
подчас до ропота на Него.
Но вот вопрос: можно ли не бояться, когда страшно? И можно ли не жалеть
себя, когда трудно? Можно на самом деле. И не только совершенный
человек, не только святой на это способен.
Просто когда происходит что-то, по-настоящему страшное, вспомни, какое
страдание и какой вред причинишь себе, страху поддавшись, и… пожалей
себя — не бойся.
А когда случается что-то по-настоящему трудное, драматичное, задумайся о
том, как тяжело себя жалеть, и… испугайся этой жалости, прогони ее.
А еще лучше — учись чувствовать себя всегда — как и есть — в руках
любящего, милосердного, все знающего и все могущего Бога. И места ни для
страха, ни для саможаления в сердце не найдется. Потому что полно оно
будет — надеждой.
Игумен Нектарий (Морозов)
В нашем мире — испорченном грехом, глубоко несовершенном — немало есть
страшного и тяжелого. Но, без сомнения, самое страшное — это бояться. А
самое тяжелое — жалеть себя.